Коррида Майи Плисецкой (часть 1)

Великую балерину одинаково сильно любили и в России, и в Беларуси. Но с Белоруссией ее связывало нечто большее, чем просто признание зрителей .

Помню то удивительное чувство, когда пять лет назад неожиданно впервые позвонила Майя Михайловна: «Мы завтра летим в Санкт-Петербург. Приезжайте. Познакомимся». Это было сродни чуду – из десятков режиссёров, которые мечтали снять фильм о Плисецкой, она выбрала меня, тогда ещё студентку ВГИКа. Почему? Ответа не знаю до сих пор. Потом было знакомство в «Астории», вместо обещанных 15 минут затянувшееся на несколько часов. Майя Михайловна, такая хрупкая, заполняла все пространство вокруг. Тогда меня поразили её глаза. Удивительно мудрые. Мощнейший сканер, настроенный Создателем. Она словно считала все мои сомнения, и тут же бросила Родиону Константиновичу, похоже, искренне недоумевавшему, зачем ей эта встреча: «Мы больше никуда не спешим».

«Вы себе испортите карьеру, товарищ Щедрин»

Она не любила шаблонов и заданных условий. Так показалось мне тогда. В этом я уверена и сейчас. Вся её жизнь – это коррида, битва за независимость, свободу. Триумф характера и силы воли. Сейчас, когда факты биографии Плисецкой складываются в общую картину фантастической жизни, за рамками успеха и славы остаётся то, о чём многие годы не принято было говорить: схватка с системой, не всегда справедливой, а часто жестокой.

Осень 1956 года. В СССР – начало оттепели. Железный занавес слегка приоткрылся. Советская пропаганда усердно работает на имидж страны, доказывая преимущества социализма. Искусство становится предметом экспорта. PR по-советски – убедить весь мир, что классика жива и не попрана соцреализмом. Чудом уцелевший в годы сталинского лихолетья имперский балет – главная статья экспортного списка. Труппа Большого театра собирается на гастроли в Лондон. Столица Великобритании пестрит афишами – все ждут Майю Плисецкую с «Лебединым озером». Но в самый последний момент приму не выпускают. Её менее титулованные коллеги улетают – она же остается в Москве. Назойливым иностранным журналистам, обрывающим телефоны в Министерстве культуры, участливо объясняют: балерина нужна Большому театру – она будет танцевать «Лебединое озеро» для столичных зрителей. Те вечера старожилы с восхищением вспоминают до сих пор. После появления Майи Плисецкой на сцене зал двадцать минут аплодировал стоя, поддерживая её в неравной схватке с властью. Мало кто знал тогда, что прима Большого театра расплачивалась за биографию отца. Его, уроженца белорусского Гомеля, вступившего в партию 17-летним подростком, расстреляли в тридцать восьмом. Мать и младшего брата Плисецкой отправили в Акмолинский лагерь жён изменников Родины, печально известный А.Л.Ж.И.Р. Скрыть подобные факты семейной биографии было невозможно. За Плисецкой с утра до вечера ездила машина КГБ – словно она иностранная шпионка, на что, кстати, пару раз намекала министр культуры Екатерина Фурцева. По ночам Плисецкая просыпалась от гула мотора – чекисты отогревались под окнами её дома. Утром наверх летели доносы: с кем встречалась, о чём говорила, о чём думала. Никаких поездок за рубеж – наверняка не вернется. Оконфузит на весь мир. Запятнает отутюженную историю советского искусства.

Впервые Майю Плисецкую выпустили за границу в 59-м году. После триумфальных гастролей в Америке Никита Хрущёв странным образом выразил ей благодарность: «Спасибо, что не убежали». С этих пор дорога на Запад Плисецкой, казалось бы, открыта. Она гастролирует по миру, но в это время в Москве обязательно остается ее муж – композитор Родион Щедрин. Он заложник, гарант, что свободолюбивая балерина вернётся в свою золотую клетку.

Казалось, сама судьба свела их – многообещающий композитор Родион Щедрин и опальная прима Большого Майя Плисецкая. Оба молоды, одержимы искусством, первые в своем деле. Для Щедрина рискованный шаг – связать свою жизнь с дочерью врага народа. Вся карьера могла бы рухнуть в одночасье . «Когда я уже расписался с Майей, – вспоминает Родион Константинович, – один работник ЦК сказал мне: «Вы себе испортите карьеру, товарищ Щедрин». Меня так пугали. А я просто очень сильно полюбил Майю. И видел, что она мучается. Майя не плакса, но как-то раз ночью я проснулся и увидел, как она на кухне плачет навзрыд. Конечно, тот прессинг, который был, казался невыносимым».