Иегуда Пэн: основатель витебской школы живописи

В конце февраля 1937 года, 80 лет назад, в Витебске трагически погиб народный художник Беларуси, ученик Ильи Репина и основатель знаменитой Витебской художественной школы Иегуда (Юдель) Пэн. Среди его учеников – прославленный авангардист Марк Шагал

История жизни одного из самых выдающихся живописцев и портретистов белорусской земли, Иегуды Пэна, представляется на первый взгляд бесхитростной, лишенной каких-то неожиданных поворотов. Не то что, к примеру, судьба его ученика Марка Шагала, комиссара, ставшего эмигрантом.

Но, всмотревшись в «линию жизни» основателя витебской художественной традиции, поражаешься тому, насколько самоотверженный и наполненный трудами путь прошел этот удивительный человек.

… В 1906 году Император Всероссийский Николай II посещает губернский город Витебск. Губернатор Левашов представляет Государю самых выдающихся деятелей края. В очередной раз Левашов и Николай останавливаются перед шеренгой сановников, генералов и богатейших купцов. Все с регалиями и орденами. Царь пожимает руку еще одному почетному гражданину… И вдруг Левашов подводит высочайшего гостя к невысокому, лет пятидесяти, человечку в гражданском костюме, с аккуратной бородкой. Ни одного ордена или знака отличия нет на его груди. Царь явно удивлен.

«А это, Ваше Величество, Иегуда Пэн, самый знаменитый художник здешних мест, - пояснил Левашов. – Пожалуй, один из лучших во всей России. Так господин Репин всегда говорит. А еще господин Пэн имеет большую заслугу перед городом Витебском. Он открыл у нас первую художественную школу».

Царь кивнул, но руки человеку с именем «Иегуда» все же не подал.

И тем не менее… Быть лично представленным государю – высшая честь для любого художника тех времен. Как же Иегуде Пэну удалось этого добиться? Ведь, казалось бы, именно для него такое возвышение было просто невозможно.

Ответ прост: талант плюс – неотступность на пути к своей цели.

Иегуда Пэн родился в 1854 году в литовском городке Новоалександровске (ныне – Зарасай), в бедной еврейской семье. С детства Иегуда испытывал непреодолимую тягу к рисованию, но закон Моисея запрещал делать изображение того, что «на небе вверху, на земле внизу и в воде ниже земли». Ремесло художника считалось предосудительным.

Отец Пэна умер, когда Иегуде было всего четыре года. Шло время, и мать поняла, что в одиночку ей не справиться с «бестолковым» сыном. «Поступай как хочешь, - заявила мать. – Но из нашего города уезжай. Не позорь меня».

В 13 лет Пэн попал в город Двинск, где стал подмастерьем у маляра. Пэн рисовал вывески для торговых лавок, раскрашивал паркет. Это была его первая работа по избранному призванию.

Так прошло много лет. Хозяин Пэна был ревностным хасидом. Однажды он увидел рисунки Пэна и пригрозил выгнать его вон. Сказал: «Художники – пьяницы, голодранцы и умирают от чахотки либо сходят с ума. Мне такой срам не нужен».

И тогда Пэн ушел от него сам. Ему уже было 25 лет, а он все еще ничего не достиг и ничему не выучился! На свой страх и риск поехал Иегуда в Петербург, где не имел права появляться. Дело в том, что законы Российской Империи запрещали евреям без особого разрешения жить в столицах и вообще в центральной части России.

Пэн бесстрашно явился поступать в Петербургскую академию художеств. Он слышал, что здесь «сквозь» пальцы смотрят на то, какой национальности абитуриент. Но Иегуда провалился на экзаменах, потому что практически не знал русского языка.

Но Пэн твердо решил поступить в академию. Он тайно жил в Питере еще целый год, учил язык и общие науки. И в следующем, 1880 году, Пэн все-таки становится студентом Академии художеств! Это была победа. Он учится на курсе известного русского живописца и педагога Павла Чистякова. Там Пэн сдружился с будущими знаменитостями, такими как Марк Антокольский, Мордехай Иоффе.

Всю свою жизнь Иегуда Пэн исповедовал реализм. Своим идеалом в живописи он считал Илью Репина. Как-то Репин согласился посмотреть картины Иегуды Пэна. И под впечатлением от увиденного назвал Пэна своим продолжателем, учеником и другом. Они стали видеться, и Репин преподал Пэну немало уроков живописи – как теоретического, так и практического характера.

В возрасте тридцати одного года Иегуда Пэн получает диплом Академии художеств. Более того, ему присудили серебряную медаль, но, подумав-подумав, так и не вручили. Почему? Якобы на том основании, что, хотя Пэн и был вторым на курсе как художник, но сильно хромал по общеобразовательным дисциплинам. Ну не давались ему химия и Закон Божий, русский язык и математика! Не для того он был рожден на свет, вот ведь какое дело…

ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ В ФЕВРАЛЕ 1937 ГОДА?

В Париже Марк Шагал получил телеграмму из Витебска о гибели своего первого учителя Иегуды Пэна 3 марта 1937-го. «Все. Больше меня с Россией ничто не связывает», - в сердцах бросил великий импрессионист и авангардист. Уже наследующий день Шагал, отбросив последние колебания, пойдет в приемную французского президента и согласится принять гражданство Франции.

До 1937 года он много мотался по свету, не решаясь вернуться в СССР, хотя, казалось бы, не так давно служил в Витебске комиссаром, карал и давил неугодных людей искусства во имя советской власти. Но незавидной была дальнейшая судьба многих приспешников большевистской диктатуры! И Шагал «проинтуичил» грядущие репрессии, уехал в Европу.

Сначала Шагал хотел жить в Германии, ведь Берлин 20-х годов был Меккой для художников всех направлений. Но в 1933-м к власти в Германии пришли фашисты, и по приказу Геббельса была публично сожжена выставка картин Шагала, которую Гитлер, лично посетивший вернисаж, назвал «дегенеративным искусством».

Иное дело – Париж. Здесь Шагала сразу ждал триумф. «Гениальный русский импрессионист», «великий новатор в искусстве», - так именует его пресса и художественная общественность. Но из блистательного Парижа тоскующая душа 50-летнего Шагала рвалась на те улицы и площади Витебска, которые сохранились в его памяти. И еще – он мечтал о встрече со своим первым учителем, Иегудой Пэном. В этом старике-художнике словно персонифицировалась любовь Шагала к своей родине.

И теперь, промозглой ночью, сразу по получении печального известия, Марк Захарович в своем парижском особняке принимается писать стихотворную эпитафию: «Нет моего Учителя, его бородки нет, мольберта нет. Его убил злодей, явясь украдкой. /И утащила черная лошадка /навеки ребе старого, куда-то на тот свет».

Его убил злодей… Что же произошло тогда в Витебске?

Согласно официальной (и очень сомнительной по сей день) версии, убийцами стали ближайшие родственники Иегуды Пэна – его двоюродные племянник и племянница, юные Абрам и Неха Файнштейны. Дело в том, что 83-летний Пэн хотел завещать свои картины – около 800 – городу Витебску. Чтобы не лишиться богатого наследства, двоюродная сестра Пэна, Лея Файнштейн, якобы склонила своих сына и дочь к этому корыстному преступлению. Беспрепятственно придя к Пэну в ночь на 28 февраля 1937 года, они убили престарелого художника и обокрали его, забрав все деньги.

Однако и у Абрама, и у Нехи отчетливо вырисовывалось алиби на момент убийства, но в Витебском НКВД эти обстоятельства проигнорировали и угрозами вынудили брата с сестрой написать признание. Длительные сроки лагерей получила вся семья Файнштейнов, таким образом – наследников на свободе не осталось, и государство конфисковало картины Иегуды Пэна.

Пэна обворовывали часто, пользуясь его доверчивостью. Пожилой художник привык к посетителям – и знакомым, и незнакомым. Он всем открывал свою дверь безбоязненно. Знал: пришли посмотреть его картины. И гордился этим. Иегуда Пэн был настолько известной личностью в Витебске, что у каждого приезжего спрашивали: «А вы еще не были у художника Пэна? Не видели его картин? Так пойдемте скорее».

Под такую сурдинку старика то и дело обкрадывали. Чаще всего - по мелочам: то небольшую картину унесут, то ложечку серебряную. Но однажды, заговорив хозяина, вынесли сразу все золотые изделия и 20 тысяч рублей. Профессионалы работали…

Иегуда Пэн пользовался благосклонностью властей. Он жил один в четырехкомнатной квартире, что по тем временам было редким исключением даже партийно-советской элиты. А у обычных граждан изымались излишки жилья, повсюду создавались коммуналки. Однако Пэна не трогали.

Все четыре комнаты в квартире были заполнены картинами. Частью они висели на стенах, но большинство были просто составлены рядами вдоль мебели.

Как уже говорилось, всего у Пэна к моменту смерти скопилось более восьмисот его картин. Дело в том, что он их просто не продавал. Такой уж был человек. К Пэну приезжали коллекционеры из разных уголков страны, даже из-за границы. И все впустую: художник не уступил им ни одной картины. Зря проездили.

В начале тридцатых берлинские галеристы с помощью Марка Шагала еле уговорили Пэна организовать в Берлине выставку из его 37 работ. Пэн согласился только на том условии, что все картины должны вернуться домой, в Витебск. На белорусскую землю. Продажу категорически запретил.

В тридцать пятом к Пэну приезжали из Третьяковской галереи, чтобы купить его картину из цикла о еврейском быте - «Портной гладит брюки генерала». Предлагали 4000 рублей, хорошие деньги. Очень даже хорошие! Но художник не продал свое творение даже в Третьяковку. «Все мои картины навсегда останутся в Витебске», - твердо заявлял он всякий раз.

ГОРОД ЕГО СУДЬБЫ

Впервые Шагал и Пэн встретились в 1906 году здесь же, в Витебске (спустя какое-то время после того, как Пэна представили императору). Марку было тогда 19 лет, и он лишь в этом возрасте решил обучаться технике рисования в школе живописи Иегуды Пэна. До этого Шагал вообще не владел техническими приемами письма.

Школу эту, одну из первых на земле Белой Руси и самую первую в Витебске, Иегуда Пэн открыл в 1896 году. Впоследствии из нее вышли сотни живописцев, в том числе – десятки известных на весь мир. Так спустя годы писал в своих письмах учителю Марк Шагал. Тогда, в 1896-м, в возрасте 42 лет, Пэн оказался в Витебске впервые. Здесь проживало немало его знакомых по Петербургу, и люди эти занимали различные общественные должности. Они-то и уговорили витебского губернатора Воловича пригласить Иегуду Пэна для организации первой художественной школы.

В конце 19 века это был один из крупнейших городов Северо-Запада Российской Империи. Центр обширной и богатой губернии, Витебск по праву считался средоточием культурной жизни, которая по своей кипучести не уступала столичной. Здесь то и дело гастролировали известные театральные труппы, давали концерты знаменитые певцы и музыканты. Был даже свой симфонический оркестр.

Так что Иегуда Пэн, приехав в Витебск, очутился не в захолустной провинции, а в полнокровном культурном городе. И, кстати сказать, в родной, благожелательной среде. Ведь в то время более половины населения Витебска составляли евреи.

Пэна ждали и были готовы к встрече. Сразу же художнику предоставили четырехкомнатную квартиру (которую и сохранили за ним впоследствии большевики). Здесь он устроил мастерскую и в ноябре 1896 года открыл свою школу рисования и живописи.

Учиться в школе Пэна стоило недешево. Он брал от 5 до 8 рублей с ученика в месяц – весьма существенные по тем временам деньги. У Пэна в основном учились еврейские юноши, и наставник ревностно следил, чтобы они соблюдали народные традиции. Поэтому когда Пэн узнал, что его новый ученик, Марк Шагал, весьма далек от религии, то высказал свое недовольство. На что Шагал ответил: «Я не хожу ни в церковь, ни в синагогу. Моя молитва – моя работа». Источником своего вдохновения Шагал считал русскую православную живопись, а впоследствии, уже будучи в эмиграции, с готовностью согласился расписывать католический собор.

Марк Шагал прозанимался у Пэна два месяца. Но как только он научился правильно держать кисть и пользоваться красками, то вышел из-под опеки Иегуды Пэна. В работах Шагала стали появляться фиолетовые тона, которые Пэн воспринял как дерзость. Но не мешал ученику. Просто объявил, что Шагал отныне может не платить за обучение.

Почему вдруг такая милость? Да не милость это была вовсе. Таким образом Пэн давал понять Шагалу, что у них разные пути в искусстве. Понял это и сам Шагал. Он сказал матери: в школе Пэна мне «ни купить, ни продать». То есть – я там не нужен, но и мне никто не указ. Реализм – не моя стезя.

И Шагал ушел из студии Пэна, хотя наставник готов был бесплатно предоставлять ему краски и холсты, а семья Шагалов бедствовала.

В отличие от своего ученика Марка Шагала, Пэн всю жизнь был приверженцем академической манеры письма. Его картины из бедного еврейского быта были понятны всем и каждому, потому власти и одобряли творчество престарелого художника.

Как известно, Сталин не любил и не понимал новаторов от искусства. В первые годы своего правления он не трогал художников. Не мешал развиваться супрематизму, модернизму и прочим левым направлениям в искусстве. Но в конце двадцатых в партийной прессе была развернута широкая и яростная полемика о месте художника в пролетарском государстве. Те, кто писал в манере, далекой от классической, оказались, мягко говоря, не в почете. В лучшем случае – в эмиграции. Как Марк Шагал.

А в первые годы после революции во всей стране было не сыскать города, где одновременно работало бы столько художников, как в Витебске.

Осенью 1918 года здешним уполномоченным комиссаром по делам культуры стал Марк Шагал. Мандат ему выдал сам Луначарский. И Шагал, пользуясь властью, созвал в Витебск десятки художников левого направления. Он обещал им хорошее жилье, паек, свободу творчества… Тогда все это очень много значило.

Шагалу, конечно, было мало его комиссарства. И осенью 1918 года он открыл в Витебске Высшее народное художественное училище. Сам Шагал называл его Витебской Академией Искусств. Здесь преподавали такие крупнейшие мастера авангарда, как Лисицкий, Ермолаева, Пуни, Богуславская. Витебск на короткое время превратился в главный центр авангардизма. Шагал был в упоении от своего комиссарства. Он писал тогда же: «Город Витебск зашевелился. В этой провинциальной дыре с почти стотысячным населением раскачивалось многосаженное революционное искусство».

Комиссару Шагалу поручили украсить город к первой годовщине октября. И он развернулся во всю ширь. Стены домов и заборы расписывались причудливыми сюжетами, выполненными по эскизам Шагала. За это десяткам художников был обещан дополнительный паек.

Тогда же между Пэном и Шагалом состоялся принципиальный разговор об искусстве. Расстроенный всем увиденным, Иегуда Пэн с горечью говорил: «Марк, Марк, ну как ты не чувствуешь, что все это только яркий фейерверк. Блестящий, но холодный. А искусство художника должно быть теплое, душевное, волнующее. И главное, несущее людям мысль, большую и понятную. То же, что ты делаешь, это ребус, загадка. Ну скажи, что ты нарисовал на своих панно? Куда летят эти седобородые старики на зеленых лошадях?»

Шагал вздохнул: «Неужели непонятно? Очистительный вихрь революции смел все преграды. А лошади – это человеческая мечта: молодая, зеленая, как расцветающий сад, зеленая, как молодая надежда».

Пэн удивился. «Вот как? К сожалению, Марк, это понятно только тебе одному. А ко мне приходили сегодня соседи и со слезами жаловались, что ты издеваешься над стариками. Как вам не стыдно, говорили они, ваш ученик дал такую пощечину всему родному городу. Что я должен был им ответить? Раз ты вышел из мастерской на улицу и решил говорить с народом, так изволь разговаривать так, чтобы люди тебя понимали. Плакаты, панно должны нести большую, яркую мысль. А где она у тебя?»

После этого Шагал отказал Пэну в просьбе взять его преподавателем в свое народное училище. А ведь к тому времени Иегуда Пэн остался без заработка – его школа живописи перестала существовать, потому что все предпочитали бесплатно учиться у Шагала.     

В декабре 1918 года в газете «Искусство Коммуны» Шагал так выскажется о своем учителе Иегуде Пэне: «Витебские живописцы попадали с детства по ошибке в мастерскую бездарного ремесленника – дельца».

Кто-то осмелился спросить Шагала, почему он так жесток к своему первому учителю. Шагал ответил уклончиво: «Я вообще по натуре агрессивен. Так получилось, что когда мать меня рожала, в Витебске разразился страшный пожар. И кровать с моей матерью перетаскивали с места на место, спасая от огня. Так что огонь – моя стихия, а пожар – самое любимое зрелище. Обожаю смотреть, как горит что-то знакомое, родное».

Наверное, Шагал думал при этом, что он удачно пошутил…

Только летом 1919 года Шагал смилостивится и возьмет голодающего Пэна преподавателем в свое училище. Пэну достанется группа «отсталых» учеников, которые оказались неспособны к революционному модернизму и умели писать только в реалистической манере – подобно Репину, Крамскому, Перову.

А в 30-е годы тот же Шагал будет слать в Витебск, своему «ребе старому», посылки с деликатесами и тонким вином. Что произошло? Какие общие интересы появились у двух таких разных художников спустя много лет после разлуки?

НА «ЗЛАТЫЕ ГОРЫ» НЕ ПОЛЬСТИЛСЯ

В конце 1919 года по приглашению Марка Шагала в Витебск приехал Казимир Малевич и стал преподавать в народном художественном училище. Его радикальное реформаторство обрело в Витебске многих приверженцев. Малевич оказался еще более левым, чем сам Шагал. Он создал в училище группу «Утвердители нового искусства», сокращенно – УНОВИС. В нее вошли такие известные художники-супрематисты, как Лисицкий и Ермолаева.

Влияние Малевича и его сторонников на культурную жизнь Витебска росло день ото дня. Уже в начале двадцатого года эта группа стала доминировать в народном училище. Художники-преподаватели отказывались признавать авторитет комиссара Шагала. Между Шагалом и Малевичем разразилась настоящая война (вплоть до того, что, как тогда говорили, Шагал чуть не пристрелил Малевича из своего комиссарского маузера).

Итог этой войны был плачевен для Шагала. Он уехал в командировку, а когда вернулся… Ученики Шагала, которые в его присутствии боялись даже пикнуть, с отъездом своего учителя тут же перешли к Казимиру Малевичу. У Шагала не осталось ни одного последователя. Комиссар понял, что он никому не нужен в родном городе.

И вот уже в Париже, будучи все еще потрясенным из-за предательства Малевича, Шагал многое переосмыслил, взглянул другими глазами на свою жизнь в искусстве. Ему открылись старые, простые истины, что место художника – у мольберта, а не на заседаниях народных комиссаров. И первый учитель, несмотря ни на что, достоин уважения и почитания.

И он пишет Иегуде Пэну из Европы: «Я вспоминаю себя мальчиком, когда я подымался на ступени Вашей мастерской. С каким трепетом я ждал Вас – Вы должны были решить мою судьбу в присутствии моей покойной матери. И я знаю, скольких еще в Витебске и всей губернии юношей Вы судьбы решали. Ваша мастерская первая в городе манила десятки лет. Вы первый в Витебске. Город не сумеет Вас забыть».

Шагал настойчиво предлагал Пэну уехать из России, привезти свои картины в Париж. Обещал учителю золотые горы, европейскую славу. В следующем письме Шагал упрекал Пэна за отказ приехать к нему во Францию. Писал, что он горько пожалеет, если останется в СССР.

И в чем-то прославленный ученик Иегуды Пэна оказался прав.

Только в 1997-м, 20 лет назад, в год шестидесятилетия трагической смерти Иегуды Пэна, на Старосеменовском кладбище Витебска будет установлен скромный бронзовый бюст художника, основателя знаменитой Витебской школы живописи.

Но и по сей день доподлинно неизвестно, кто же все-таки убил человека, который научил великого Марка Шагала работать с кистью. Видимо, это так и останется одной из нераскрытых тайн двадцатого века, ужасного 1937-го…

Картины Иегуды Пэна из-за ненадлежащего к ним отношения были в массе своей утеряны – главным образом по причине того, что их не смогли эвакуировать в 1941-м. Сейчас известно о двухстах сохранившихся полотнах, написанных рукой великого витебского мастера. Многие – в частных коллекциях (попросту говоря, разворованы у государства при советской власти). Около двадцати – в Витебском музее. И, конечно же, ныне творческое наследие Иегуды Пэна в городе Витебске и во всей Беларуси почитается как один из главных вкладов в сокровищницу белорусского народного искусства.

Александр Аннин